Трансмутация [СИ] - Алла Белолипецкая

«А еще говорят, что ньюфаундленд никогда не укусит человека!» — удивилась Настасья; а потом тьма накрыла её.

6

Настасья видела свою маму — которую она, сколько себя помнила, всегда называла не мамой, а просто Машей. Да и то сказать: Мария Рябова выглядела такой юной, что казалось старшей сестрой собственной дочки. Именно такой она предстала перед ней и теперь: стройная, прекрасная, в оранжево-красном купальнике и парео, какие были на ней в тот последний день — во время пикника на пляже.

— Ты знаешь ли ты, Настасьюшка, — как ни в чем не бывало, обратилась она к дочери, — кто вызвал тогда полицию? И кто застрелил тех колберов? Ведь это не был полицейский снайпер! Полиция не имеет права использовать патроны с антикоагулянтами.

— Понятия не имею, — призналась Настасья, ничуть не удивляясь этим вопросам: они и ей самой тысячу раз приходили в голову. — Кто это был, Маша?

— А ты сама как думаешь?

Даже во сне — ясно было, что это всего лишь сон, — Настасья испытала приступ раздражения. Это была манера её деда: отвечать вопросом на вопрос. И тут же её мама сказала:

— А еще подумай хорошенько: тебе в твоем дедушке никогда ничего странным не казалось?

И Настасья только собралась ей ответить — что нет, не казалось, когда её мама вдруг начала словно бы меркнуть. Сначала потускнели яркие цвета её купальника и льнущего к ногам парео. Потом — лицо и волосы Марьи Петровны Рябовой стали прозрачным. А под конец, хоть она и продолжала еще что-то говорить, её слова сделались бесплотными: растворялись в воздухе раньше, чем слетали с губ.

— Маша, постой! — успела еще крикнуть ей Настасья, а потом — от её мамы остались только завихрения воздуха над пляжным песком.

И тут же Настасья (очнулась) проснулась.

Её правую руку саднило в том месте, куда угодил усыпляющий заряд. Во рту пересохло так, что собственный язык показался Настасье жестким, как кирпич. В голове раздавался тоненький противный звон. А обе её руки были закинуты вверх и примотаны чем-то мягким, возможно — банным полотенцем, к какой-то твердой опоре.

Даже не открывая глаз, Настасья поняла, что она лежит на застеленной покрывалом кровати с привязанными к её спинке руками. И что официант-самозванец, господин Розен, отчаянно бранится на немецком языке.

Она чуть-чуть приоткрыла глаза — так, чтобы её длинные ресницы это скрывали. И стала исподтишка оглядываться. Она по-прежнему находилась в своем номере, и сервировочная тележка стояла на прежнем месте. (Как они узнали про мой заказ? Подкупили кого-то в ресторане?). Обнаружила девушка и кое-что еще: на ней остались надеты лишь футболка и трусики, поверх которых на неё небрежно набросили шотландский плед с собачьей лежанки; а вся прочая её одежда, сваленная в кучу, валялась у неё в ногах. Сюзанна и Розен явно обыскали и её вещи, и её саму, пока она находилась под воздействием снотворного. Они даже распустили ей волосы, которые теперь были раскинуты на кровати, как черная шелковая мантилья.

Во сне Настасье показалось, что её встреча с мамой длилась не больше пятнадцати минут. Но с момента, как в неё и Гастона пальнули усыпляющими зарядами, наверняка прошло уже несколько часов. В окне виднелось клонившееся к закату солнце, а в номере горел верхний свет. «Они уже десять раз могли бы меня убить, — подумала Настасья со странной отрешенностью. — Но не сделали этого. Выходит, Розен отыскал меня здесь не потому, что хотел убрать свидетельницу».

Она скосила глаза книзу и увидела лежащего на полу Гастона. На одно страшное мгновение девушке показалось, что пес убит: вся его морда была в крови. Но потом она заметила, что лохматый песий бок равномерно вздымается: Гастон всё еще спал неестественным сном. А кровь на его морде, похоже, принадлежала не ему.

На маленьком диванчике, стоявшем возле двери в ванную комнату, сидел Розен, исторгавший ругательства. Его правая кисть имела такой вид, словно побывала в медвежьем капкане: окровавленная, прокушенная насквозь, с почти полностью содранной кожей на мизинце и указательном пальце. В руке он держал баллончик с каким-то спреем, которым щедро опрыскивал свою изувеченную руку. А подле него хлопотала Сюзанна-Клементина, державшая наготове бинт для перевязки, возможно, позаимствованный из аптечки мотеля. Другая повязка — окровавленная, явно только что снятая, — неопрятным комом краснела на диванчике рядом с господином Розеном. И его белая официантская куртка, брошенная на пол вместе с форменной шапочкой, тоже была изгваздана кровью.

Настасья чуть повернулась, разглядывая Розена, и кровать под ней скрипнула — совсем тихо. Однако сенатор тут же перестал ругаться, вскинул голову и бросил на девушку острый, испытующий взгляд. Можно было, конечно, еще попритворяться — изобразить, что она просто повернулась во сне. Однако Настасья решила не ломать комедию: распахнула глаза и сама уставилась на Мартина Розена. Который, как ни странно, от этого её взгляда будто онемел. Так что первой к ней обратилась Сюзанна-Клементина:

— Ну, что, ты всё еще жива, моя почти родственница?

«Знает ли она о гибели Ивара?» — задалась вопросом Настасья. И решила, что знает. Иначе она хоть исподволь попробовала бы выспросить, что сталось с её братом.

— Удивительно, что ты всё еще жива, — выговорила Настасья, хоть язык её и прилипал к нёбу. — Я-то думала: ты сгорела. Как по мне — самая подходящая кончина для ведьмы.

— Ах ты, маленькая сучка. — Голос мнимой Клементины звучал почти беззлобно. — Только и есть у тебя хорошего — что красота. Как и у братца моего — была. Жаль, досталась другим.

Тут, наконец, вступил в разговор сенатор.

— Я сообщил ей о смерти её брата. Мне сказали: колберы убили его и подвергли экстракции. Но подумать только: я ведь вас — именно вас! — встретил тогда на мосту. Если бы я знал тогда, что вы — внучка профессора Королева!

Он пристально и цепко посмотрел на неё, словно пытался оценить и впитать в себя каждую деталь её нового облика, открывшегося ему.

— Если бы знал, — встряла в разговор Сюзанна, — мне бы уж точно не светило получить вот эту роскошь! — И она повела рукой снизу вверх, от своего нового лица к талии. — Так бы я валялась в ожоговом отделении того госпиталя, где мама утопила безликих.

— Тебе повезло, мне нет, — сухо сказал Розен. — Мне нужен был человек, который знал бы в лицо внучку профессора. А тебе нужен был экстракт для трансмутации — чтобы срочно восстановиться после ожогов. Но я, как выяснилось, мог найти Настасью Рябову и без тебя.

— Ага, еще скажи: ты